Зависть – цитаты
(страница 6)
Зависть показывает, насколько человек чувствует себя несчастным. Постоянное внимание и интерес к чужому поведению и жизни — насколько ему скучно.
Очень часто и, по-видимому, справедливо утверждают, что весьма ограниченный в умственном отношении человек, в сущности — самый счастливый, хотя никто и не позавидует такому счастью.
Зависть — сестра соревнования, следственно из хорошего роду.
Не будем ссориться — пусть нам завидуют.
Ах, до чего же завистливы и глупы люди, которые твердят, что деньги — это еще не все!
Я завидую молодым. Чем старше человек становится, тем больше расширяется его кругозор. А жизненные возможности становятся всё меньше и меньше. К концу остаётся один лишь взгляд, один лишь выдох. В этот момент человек, наверное, оглядывает всю свою жизнь. В первый и последний раз.
Никогда и никому ещё не прощалось, если в своем деле он вырывается вперед.
Завистники считают, что женщин в богачах привлекают их деньги. Или то, что можно на эти деньги купить. Они ошибаются. Не деньги привлекают женщин. Не автомобили и драгоценности. Не рестораны и дорогая одежда. Не могущество, богатство и элегантность. А то, что сделало человека могущественным, богатым и элегантным. Сила, которой наделены одни и полностью лишены другие.
Как странно устроены люди: им мало своих несчастий, они и чужое счастье считают своим злополучием.
Главная причина враждебности между людьми — зависть.
Три кита современной нашей общественной жизни: зависть, болтовня во всех ее видах и покупка бесчисленных вещей.
Как вообще нередко безукоризненно нравственные женщины, уставшие от однообразия нравственной жизни, она издалека не только извиняла преступную любовь, но даже завидовала ей.
Зависть разрушает организм того, кто поддаётся этому чувству.
О, сударыня, русская зависть... Она национальный двигатель, страной движет как паровая машина у британцев.
Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины.
Подлые души завидуют всему, даже обидам, которые показывают некоторое внимание со стороны их начальника.
Они уж больше не попадали на помол в ту достославную мельницу, где воды своекорыстий вертят колеса хитростей, где валы честолюбии приводят в движение зубчатки доносов и жернова зависти размалывают зерна лжи...
Многие каждый шиллинг в чужом кармане воспринимают как личное оскорбление.
Двое безнадежных больных лежали в одной палате. Они были обездвижены. У одного кровать была повернута в сторону окна, а у другого к стенке. И вот каждый день тот больной, у которого кровать была повернута к окну, рассказывал своему приятелю по несчастью про то, что творится за окном. Как капает дождь, в чем ходят люди. Второй больной тайно завидовал ему и однажды, когда его товарищу стало плохо и он просил позвать на помощь, второй больной упорно молчал. И первый скончался. Когда умершего убрали из палаты и медсестра сообщила, что скоро прибудет новый больной, старожил попросил его переложить на кровать, повернутую к окну. Когда его переложили, он увидел, что в окне видна только кирпичная стенка противоположного дома...
Пью за победу духовного начала над миллионами. Не то чтобы они мешали мне в чужих карманах, и я вовсе не завидую их обладателям, – я протестую из принципа.