Лев Николаевич Толстой – цитаты
(страница 2)
Как многое из того, что казалось мне тогда прекрасно и недоступно, стало ничтожно, а то, что было тогда, теперь навеки недоступно.
Всему виной эта глупая улыбка.
Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по их глазам.
Как вообще нередко безукоризненно нравственные женщины, уставшие от однообразия нравственной жизни, она издалека не только извиняла преступную любовь, но даже завидовала ей.
Любовь... Я оттого и не люблю этого слова, что оно для меня слишком много значит.
Он не мог подолгу смотреть на неё, как на солнце, но видел её, как солнце, и не глядя.
Весь этот мир наш — это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете.
Женщина — это главный камень преткновения в деятельности человека. Трудно любить женщину и делать что-нибудь.
Узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи.
Оскорблять можно честного человека и честную женщину, но сказать вору, что он вор, есть только la constatation d'un fait (установление факта).
Большею частью бывает, что споришь горячо только оттого, что никак не можешь понять, что именно хочет доказать противник.
Это наше русское равнодушие — не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
Не вспоминая ни своих, ни его слов, она чувством поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим.
Это не тоска, не скука, а гораздо хуже. Как будто всё, что было хорошего во мне, всё спряталось, а осталось одно самое гадкое.
Человек верующий не может быть несчастлив, потому что он не один.
Многие семьи по годам остаются на старых местах, постылых обоим супругам, только потому, что нет ни полного раздора, ни согласия.
Она ревновала его не к какой-нибудь женщине, а к уменьшению его любви.
Проигранные сражения обычно начинаются с удачных выстрелов.
Женщина, которая не угадала сердцем, в чем лежат счастье и честь ее сына, у той нет сердца.
Браками по рассудку мы называем те, когда уже оба перебесились.