Федор Михайлович Достоевский – цитаты
(страница 17)
Я крепко убеждён, что не только очень много сознания, но даже и всякое сознание — болезнь.
Если хотите, человек должен быть глубоко несчастен, ибо тогда он будет счастлив. Если же он будет постоянно счастлив, то он тотчас же сделается глубоко несчастлив.
Я буду вас любить почти так, как его...
Я мечтатель; у меня так мало действительной жизни, что я такие минуты, как эту, как теперь, считаю так редко, что не могу не повторять этих минут в мечтаньях. Я промечтаю об вас целую ночь, целую неделю, весь год.
Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация.
Без зачатков положительного и прекрасного нельзя выходить человеку в жизнь из детства, без зачатков положительного и прекрасного нельзя пускать поколение в путь.
Я не хочу быть праведным — ибо я изменяю сам себе,
Я не хочу быть грешником — ибо я ни в чём не виноват,
И я не хочу выбирать — ибо чувства одинаково сильны.
Всякий, кто бы он ни был и как бы он ни был унижен, хоть и инстинктивно, хоть бессознательно, а всё-таки требует уважения к своему человеческому достоинству.
У меня воображение, а у тебя действительность.
В иных натурах, нежно и тонко чувствующих, бывает иногда какое-то упорство, какое-то целомудренное нежелание высказаться и выказать даже милому себе существу свою нежность не только при людях, но даже и наедине; наедине еще больше; только изредка прорывается в них ласка, и прорывается тем горячее, тем порывистее, чем дольше она была сдержана.
Выскочи русский человек чуть-чуть из казённой, узаконенной обычаем колеи – и он сейчас же не знает, что делать.
Я мелочен лишь в мелочах.
Россия есть игра природы, но не ума.
Правительство нарочно опаивает народ водкой, чтоб его абрютировать и тем удержать от восстания.
Ах, как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идет...
Вы, сударь, не презирайте меня: в России пьяные люди у нас самые добрые. Самые добрые люди у нас и самые пьяные.
Что есть ад? Страдание о том, что нельзя более любить.
Кажется, вся беда его характера заключалась в том, что думал он о себе несколько выше, чем позволяли его истинные достоинства.