Артур Шопенгауэр – цитаты
(страница 3)

Вполне честно все-таки мы относимся в конце концов лишь к себе самим.

Каждый человек может быть самим собою только пока он одинок.

Талант достигает цель, которую никто не может достичь; гений — ту, которую никто не может увидеть.

Ценна не слава, а то, чем она заслужена.

Часто порицают, бранят гордость, но я думаю, что нападают на нее главным образом те, кто не имеет ничего, чем мог бы гордиться. При бесстыдстве и глупой наглости большинства, всякому, обладающему какими-либо внутренними достоинствами, следует открыто выказывать их, чтобы не дать о них забыть; кто в простоте душевной не сознает их и обращается с людьми, как с равными себе, того люди искренно сочтут за ровню. Особенно я посоветовал бы этот образ действий тем, кто обладает высшими — реальными, чисто личными достоинствами, о которых нельзя постоянно напоминать путем воздействия на внешние чувства, путем, например, орденов и титула; в противном случае может осуществиться латинская поговорка о свинье, поучающей Минерву.

Именно наипревосходнейшие создания всякого искусства, благороднейшие произведения гения для тупого большинства людей вечно должны оставаться закрытыми книгами и недоступными для него, отделенного от них широкой пропастью, подобно тому, как общество государей недоступно для черни. Правда, и величайшие тупицы признают в силу авторитета признанные великие произведения, из боязни выдать собственную слабость; но втихомолку они постоянно готовы высказать над ними свой обвинительный приговор, как только им предоставят надежду, что им это позволят безнаказанно. Тут вырывается на простор их долго сдерживаемая ненависть ко всему великому и прекрасному, которое никогда их не привлекало и тем унижало, и к виновникам оного. Ибо вообще для добровольного и свободного признания и оценки чужого достоинства необходимо иметь собственное.

Главным признаком благородства человека является то, что в компании других людей он получает мало удовольствия.

Уединение избавляет нас от необходимости жить постоянно на глазах у других и, следовательно, считаться с их мнениями.

Слушать философов и читать их надо для достижения счастливой жизни.

Есть одна только врожденная ошибка — это убеждение, будто мы рождены для счастья.

Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым побуждением рассудок мужчины: вся его красота и кроется в этом побуждении. С большим основанием его можно бы было назвать неэстетичным, или неизящным, полом. И действительно, женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам; и если они предаются им и носятся с ними, то это не более как простое обезьянство для целей кокетства и желания нравиться.

Вера и знание — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая.

Вежливость — это фиговый лист эгоизма.

Даже Сократ, мудрейший из людей, нуждался в предостерегающем демоне.

Многим философы так же тягостны, как ночные гуляки, нарушающие сон мирных жителей.

Не подлежит сомнению, что упрек оскорбителен лишь постольку, поскольку он справедлив: малейший попавший в цель намек оскорбляет гораздо сильнее, чем самое тяжкое обвинение, раз оно не имеет оснований.

Никого так ловко не обманываем мы и не обходим лестью, как самих себя.

Общительность людей основана не на любви к обществу, а на страхе перед одиночеством.

Одиночество есть жребий всех выдающихся умов.

Рожденные для того, чтобы направить мир чрез море лжи к истине и вывести его из глубокой пропасти дикости и пошлости — на свет, к высокой культуре и благородству, — они, хотя и живут среди людей, однако, все же не принадлежат, в сущности к их обществу и потому уже с юности сознают себя значительно отличающимися от них существами; впрочем, вполне ясное сознание этого слагается не сразу, а с годами.