Цитаты из книги “Анна Каренина”, Лев Николаевич Толстой
(страница 4)

Одного боишься — это встречаться с русскими за границей.

Притворство в чем бы то ни было может обмануть самого умного, проницательного человека: но самый ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно скрываемо, узнает его и отвращается.

Кто хочет результата, тот допускает и средства.

Он понял, что она не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он.

Не вспоминая ни своих, ни его слов, она чувством поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим.

Оскорблять можно честного человека и честную женщину, но сказать вору, что он вор, есть только la constatation d'un fait (установление факта).

Женщина — это главный камень преткновения в деятельности человека. Трудно любить женщину и делать что-нибудь.

Как вообще нередко безукоризненно нравственные женщины, уставшие от однообразия нравственной жизни, она издалека не только извиняла преступную любовь, но даже завидовала ей.

Двигатель всех наших действий есть всё-таки личное счастье.

Я нигде так не скучал по деревне, русской деревне, с лаптями и мужиками, как прожив с матушкой зиму в Ницце. Ницца сама по себе скучна, вы знаете. Да и Неаполь, Сорренто хороши только на короткое время. И именно там особенно живо вспоминается Россия, и именно деревня.

Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно.

Чем больше он ничего не делал, тем меньше у него оставалось времени.

Он чувствовал себя собой и другим не хотел быть. Он хотел теперь только быть лучше, чем он был прежде.

— А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон. Что, Вавилон исправился или вы испортились?

Я пробовал все. Остаётся одно — не обращать внимания.

Каждому казалось, что та жизнь, которую он сам ведет, есть одна настоящая жизнь, а которую ведет приятель — есть только призрак.

Если уже и гордиться породой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника — обезьяны.

Мне, главное, не хотелось бы, чтобы думали, что я что-нибудь хочу доказать. Я ничего не хочу доказывать, я просто хочу жить; никому не делать зла, кроме себя.

Это немножко нескромно, но так мило, что ужасно хочется рассказать.

Многие семьи по годам остаются на старых местах, постылых обоим супругам, только потому, что нет ни полного раздора, ни согласия.