Михаил Эпштейн – цитаты

Дом — это свернутая в себя бесконечность.

Встречаешь человека и вдруг чувствуешь, что с ним все возможно. Долгая жизнь. И чтение, и прогулки, и быт, и мелкие ссоры, и горячие примирения, и разлуки, и скучания. И сразу исчезает стыд — с ним можно все, при нем можно все, какая-то заведомая распахнутость и нестесненность.

У каждого человека есть душа. Она просто функционирует или нет. Как часы – или работают, или стоят.

Утопия интересна в том отношении, что она совершенно не связана с реальностью. Но она обладает огромной заражающей силой.

Память расходится из настоящего сразу в обе стороны: в прошлое, которое мы запомним, и в будущее, которое запомнит нас.

Иногда меня спрашивают:
— Как мне лучше себя вести?
Я отвечаю:
— На длинном поводке.
Оставлять как можно большее расстояние между собой-ведущим и собой-ведомым, чтобы у первого был шире круг обзора, а у второго — свобода действия.

Желание славы подчас возникает как форма замещенной любви: не могу быть любимым одним, так пусть меня полюбят многие.

Интересность общения обратно пропорциональна числу его участников.

Чем меньше в стране цивилизации, тем больше в ней героев и великих людей.

Если у страны не получается быть великой — и вместе с тем доброй, человечной, производительной — то зачем нужно такое величие? Пусть лучше будет доброй, человечной, производительной — и вносит свой посильный вклад в величие всего человечества.

Если церковь не может или не хочет отделиться от государства, тогда вере остаётся только отделиться от церкви.

Тоска – это не боль, это такая невозможность боли, когда хочется зарезать себя, чтобы хоть что-нибудь почувствовать.

Когда все кричат, а один молчит, слышнее молчание.

Грех довольно пресен на вкус. Не так сладок, как его предвкушение, и не так горек, как его послевкусие.

Я хотел бы иметь детство Набокова, отрочество Толстого, молодость Казановы, зрелость Наполеона... Но тогда у меня была бы старость шизофреника.

Мудрец не бракует идеи, а брачует их. Не оспаривает, а спаривает.

Мера ума определяется не тем, сколь умную вещь человек способен сказать, а тем, какой глупости он не может себе позволить.

Нужно надеяться, но не обольщаться. Обольщение — это надежда с гордыней.

Обидно, когда тебя прощают, не понимая. Страшно, когда тебя понимают — и не прощают.

Одни люди предпочитают наличность, другие живут в кредит. Надежда — это радость в кредит.