Лев Николаевич Толстой – цитаты
(страница 7)
Вы говорите: я не свободен. А я поднял и опустил руку.
Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию.
Он не понимал её, а только любил.
И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как её.
До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, — говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них.
Ничем не может владеть человек, пока боится смерти. А кто не боится её, тому принадлежит всё.
Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей произвести совершившееся событие.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений. Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Навсегда ничего не бывает.
Он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не делал.
Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны?
Мы никогда не можем себе представить ни полной свободы, ни полной необходимости.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, — то уничтожится возможность жизни.
Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все-таки выздоровел.
Нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни.
Есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и есть только две добродетели: деятельность и ум.
В обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, — манера презрительного сознания своего превосходства.
Я знаю в жизни только два действительные несчастья: угрызение совести и болезнь. И счастье есть только отсутствие этих двух зол.
Я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить.