Михаил Булгаков – цитаты
(страница 9)
Вы понимаете, как может ненавидеть человек, который знает, что ничего не выйдет, и который должен делать?
Нет ни одного зрелища, даже самого прекрасного, которое бы в конце концов не надоело.
Мерзавец! Не прошло и двадцати четырех лет с тех пор, как мы женаты, а он уже разлюбил меня!
Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором сплошь и рядом попадают на своё место только к концу жизни.
Запомните: человек, живущий в Париже, должен знать, что русский язык пригоден лишь для того, чтобы ругаться непечатными словами или, что еще хуже, провозглашать какие-нибудь разрушительные лозунги. Ни то ни другое в Париже не принято.
У нас трагедии начинаются. Бронепоезд параличом разбило. С палкой ходит бронепоезд, а пройти не может.
— Она не отдаёт себе отчёта в том, что говорит!
— Это хорошо, потому что, когда у нас, отдавая отчёт, говорят, ни слова правды не добьёшься.
Никакой сигнализацией вы не остановите того развала и разложения, которые свили теперь гнездо в душах человеческих.
О, только тот, кто сам побеждён, знает, как выглядит это слово! Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение, на протухшее постное масло, на матерную ругань женскими голосами в темноте. Словом, оно похоже на смерть.
Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.
— Вы бы, Михаил Афанасьевич, поехали на завод, посмотрели бы...
— Шумно очень на заводе, а я устал, болен. Вы меня отправьте лучше в Ниццу.
Была бы кутерьма, а люди найдутся.
Есть же такая сила, что заставляет иногда глянуть вниз с обрыва в горах... Тянет к холодку... к обрыву...
Довольно сентиментальничать. Просентиментальничали свою жизнь.
Чего подушку за ухо тянете?
Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые.
У зулусов жить — по-зулусьи выть. Международная вежливость, как говорится.
Мы ее написали в семь с половиной дней, потратив, таким образом, на полтора дня больше, чем на сотворение мира. Несмотря на это, она вышла еще хуже, чем мир.
Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат.