Михаил Булгаков – цитаты
(страница 9)
Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен.
Человек, борющийся за своё существование, способен на блестящие поступки.
Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором сплошь и рядом попадают на своё место только к концу жизни.
— Она не отдаёт себе отчёта в том, что говорит!
— Это хорошо, потому что, когда у нас, отдавая отчёт, говорят, ни слова правды не добьёшься.
Никакой сигнализацией вы не остановите того развала и разложения, которые свили теперь гнездо в душах человеческих.
По мере того как читал он потрясающую книгу, ум его становился как сверкающий меч, углубляющийся в тьму.
Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется закрыть.
Достаточно погнать человека под выстрелами, и он превращается в мудрого волка; на смену очень слабому и в действительно трудных случаях ненужному уму вырастает мудрый звериный инстинкт.
Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.
— Вы бы, Михаил Афанасьевич, поехали на завод, посмотрели бы...
— Шумно очень на заводе, а я устал, болен. Вы меня отправьте лучше в Ниццу.
Может быть, деньги мешают быть симпатичным. Вот здесь, например, ни у кого нет денег, и все симпатичные.
Довольно сентиментальничать. Просентиментальничали свою жизнь.
Чего подушку за ухо тянете?
Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые.
У зулусов жить — по-зулусьи выть. Международная вежливость, как говорится.
Мы ее написали в семь с половиной дней, потратив, таким образом, на полтора дня больше, чем на сотворение мира. Несмотря на это, она вышла еще хуже, чем мир.
Варенуха пошёл в мужское отделение и, прежде всего, увидел, что пять дней тому назад выкрашенные стены исписаны неплохо сделанными карандашом рисунками половых органов, четверостишиями и отдельными очень употребительными, но почему-то считающимися неприличными, словами.
Для того, кто знает хорошо прошлое, будущее узнать не составляет особенного труда.
— Принимается, товарищи? Кто против? — спросил секретарь у своей чернильницы.
Та ничего не имела против, и секретарь написал на листе: «Принято единогласно». И сам же себя похвалил.