Михаил Булгаков – цитаты
(страница 2)
Да почему, в конце концов, каждому своему действию я должен придумывать предлог?
Кто будет меня уважать, если я сам, сам себя не уважаю.
Я могу хотеть все, что я хочу
— Пардон, пардон, так что же из этого? Если меня расстреляли в Баку, я, значит, и в Москву не могу приехать? Меня по ошибке расстреляли, совершенно невинно...
— Вы социально опасный элемент!
— Я социально опасный тому, кто мне социально опасный, а с хорошими людьми я безопасный.
Эта власть создала такие условия жизни, при которых порядочному человеку существовать невозможно.
— Не заплатит, я тебе говорю, у неё глаза некредитоспособные. По глазам всегда видно, есть ли у человека деньги или нет. Я по себе сужу: когда я пустой, я задумчив, одолевают мысли, на социализм тянет...
У нас, знаете ли, вся жизнь из анекдотов состоит.
Сатира действительно, как известно всякому грамотному, бывает честная, но вряд ли найдется в мире хоть один человек, который бы предъявил властям образец сатиры дозволенной.
Слава выглядит совсем не так, как некоторые её представляют, а выражается преимущественно в безудержной ругани на всех перекрёстках.
Фуке не был гнусным скупердяем, он был широкий, элегантный казнокрад.
Время от времени он прописывает мне лекарства, и так же аккуратно, как он мне их прописывает, я их не принимаю и всегда выздоравливаю.
Из каких же элементов слагается счастье? Только из двух, господа, только из двух: спокойная душа и здоровое тело.
Прескучно живут честные люди! Воры же во все времена устраиваются великолепно, и все любят воров, потому что возле них всегда сытно и весело.
У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем вообще все на свете: у нас большевики.
Нет страны, которая не имела бы героев.
— Я ведь, собственно говоря, водки не пью.
— Стыдитесь!
У женщины, которая любит мужа, не такие глаза. Я видал женские глаза. В них все видно.
Люблю, чтобы дома было уютно, без женщин и детей, как в казарме.
— Принимается, товарищи? Кто против? — спросил секретарь у своей чернильницы.
Та ничего не имела против, и секретарь написал на листе: «Принято единогласно». И сам же себя похвалил.