Колин Маккалоу – цитаты
(страница 2)
Мужчины для женщин — просто племенные быки.
Только тому, кто хоть раз поскользнулся и упал, ведомы превратности пути.
Тот, кому нечего терять, может всего добиться, того, кто не чувствителен к боли, ничто не ранит.
Мужчины... Они почему-то уверены, что нуждаться в женщине — слабость. Я не про то, чтобы спать с женщиной, я о том, когда женщина по-настоящему нужна.
Каждый свой день он начинал с того, что приказывал себе не умирать — и кончал торжествующим смехом оттого, что всё ещё жив.
Горько и страшно это, когда видишь — загублена жизнь, загублен человек.
Неужели все мужчины такие — любят что-то неодушевленное сильней, чем способны полюбить живую женщину?
— Не всё, что рождается на свет, хорошо.
— Да. Но уж если оно родилось, значит, так было суждено.
Со стыдом, с позором вернули домой яркую птицу, так и не пришлось ей взмыть в небо, крылья подрезаны и песнь замерла в горле.
Если бы он мог заплакать или убить кого-нибудь! Что угодно, лишь бы избавиться от этой боли!
Вдруг понимаешь: старость это не что-то такое, что может с тобой случиться, — оно уже случилось.
Она красива, а все красивое доставляло ему удовольствие; и, наконец, — в этом он меньше всего склонен был себе признаться, — она сама заполняла пустоту в его жизни, которую не мог заполнить бог, потому что она живое любящее существо, способное ответить теплом на тепло.
Края бездны сомкнулись, дышать нечем. Стоишь на дне и понимаешь — слишком поздно.
Вот почему плохо, когда ты остров; забываешь, что и за пределами твоих берегов что-то происходит.
Этот тонкий изощренный ум не догадывался, что видимая откровенность может оказаться куда лживее любой уклончивости.
Каким блаженством было бы хоть раз в жизни не скрывать того, что чувствуешь! Но привычная выучка и благоразумие въелись ему в плоть и кровь.
Ей хотелось по-настоящему узнать вкус любви, полной грудью вдохнуть ее аромат, погрузиться в нее до головокружения.
Смотреть в его глаза, когда перед тобой не он! Жестокая штука, тяжкое наказание.
Никто не ценит того, чего слишком много.
Вольный, невесомый, как волшебный здешний воздух, напоенный соленым дыханием моря и ароматом пропитанной солнцем листвы, он некоторое время парил на крыльях неведомой ему прежде свободы: какое облегчение — отказаться от борьбы, к которой он вечно себя принуждал, как спокойно на душе, когда проиграл наконец долгую, невообразимо жестокую войну и оказывается, поражение много сладостней, чем битва.
Загрузка ...