Чингиз Айтматов – цитаты
(страница 3)
— Ты будешь отлучен от церкви – дома Божьего!
— Моя церковь всегда будет со мной. Моя церковь – это я сам.
И среди тысячной толпы – ты одинок, и находясь с собой наедине – ты одинок.
Ты здесь попробуй перебори себя. А уехать — это не храбрость. Каждый может уехать. Но не каждый может осилить себя.
Среди всевозможных встреч и разлук хоть раз в жизни случается то, что не назовёшь иначе как встречей, ниспосланной Богом. Но как велик риск, что подобная встреча ни к чему не приведёт, человек постигает лишь потом — и тогда ему на мгновение становится страшно при мысли, а что, если бы та встреча оказалась напрасной... Ведь исход встречи зависит уже не от Бога, а от самих людей.
Зло противостоит добру даже тогда, когда добро хочет помочь вступившим на путь зла.
Когда я чувствую, что люди испытывают какую-то вину предо мной, для меня это так мучительно, что мне хочется быстрее освободить их от угрызений совести, чтобы ничто не смущало их при виде меня. Ибо тогда я сам чувствую себя виноватым в их вине.
Раскаяние — одно из великих достижений в истории человеческого духа — в наши дни дискредитировано. Оно, можно сказать, полностью ушло из нравственного мира современного человека. Но как же может человек быть человеком без раскаяния, без того потрясения и прозрения, которые достигаются через осознание вины — в действиях ли, в помыслах ли, через порывы самобичевания или самоосуждение?
За неимением иного счастья, кайф — его горький заменитель.
Долго еще предстоит людям изживать в себе этот порок — ненависть к личности в человеке.
Добро отберут у тебя — не пропадешь, выживешь. А душа останется потоптанной, этого ничем не загладишь.
Для малых детей взрослые всегда кажутся умными и авторитетными. Вырастут, смотрят — а учителя-то не так уж много знали и не такие уж умные, как казалось.
Многие умирают не столько от болезней, сколько от неуемной, съедающей их вечной страсти — выдать себя за большее, чем они есть.
Прежде он всегда гордился, что похож на отца, подражал ему и мечтал быть таким, как отец, а теперь он приходил к пониманию, что отец — это он сам, это его начало, а он — продолжение отца.
Настоящее, неподдельное счастье, как я понимаю, — это не случай, оно не обрушивается вдруг на голову, будто ливень в летний день, а приходит к человеку исподволь, смотря как он к жизни относится, к людям вокруг себя; по крупице, по частице собирается, одно другое дополняет, и получается то, что мы называем счастьем.
Почему люди так живут? Почему одни злые, другие добрые? Почему есть такие, которых все боятся, и такие, которых никто не боится? Почему у одних есть дети, у других нет?
Рядом со счастьем постоянно подстерегает, вламывается в душу, в жизнь несчастье, неотлучно следующее за тобой, извечное, неотступное.
Музыка дана людям в компенсацию трагической краткости человеческого века.
Угасание желания жить есть угасание мировой цивилизации. Это и будет концом света. Иначе говоря, конец света заключен в нас самих.
Люди ищут судьбу, а судьба — людей.