Цитаты из книги “Большие надежды”, Чарльз Диккенс

Возле горящей свечи всегда увиваются мошки и букашки, но разве в этом виновата свеча?

Дети, кто бы их ни воспитывал, ничего не ощущают так болезненно, как несправедливость. Пусть несправедливость, которую испытал на себе ребенок, даже очень мала, но ведь и сам ребенок мал, и мир его мал, и для него игрушечная лошадка-качалка все равно что для нас рослый ирландский скакун.

Нет на свете обмана хуже, чем самообман.

Ложь она и есть ложь. Откуда бы она ни шла, всё равно худо, потому что идёт она от отца лжи и к нему обратно и приводит.

Представьте себе, что из вашей жизни вычеркнули один особенно важный день, и подумайте, как по-иному повернулось бы ее течение.

Настоящая любовь — это слепая преданность, безответная покорность, самоунижение, это когда веришь, не задавая вопросов, наперекор себе и всему свету, когда всю душу отдаешь мучителю.

Она не помнила, ей было все равно, и от этого я снова заплакал, но только в душе, — а это самые горькие слезы.

Я из трусости не сделал того, что заведомо надлежало сделать, так же как раньше из трусости сделал то, чего делать заведомо не надлежало.

— Мы должны любить ближнего.
— Кто же ближе человеку, как не он сам?

Мы не можем предъявлять особые права на человека только за то, что думаем о нём.

Кто вопросов не задает, тот лжи не слышит.

Если человек не джентльмен по своим душевным качествам, то это сказывается и во внешности, и в манерах.

Не отступай перед трудностями. Смотри им прямо в лицо. Смотри, пока не одолеешь их.

— Но содержать кабак джентльмен не может, ведь правда?
— Ни под каким видом. Зато кабак вполне может содержать джентльмена.

Лицо у него было некрасивое, но на редкость открытое и приветливое, что лучше всякой красоты.

Я не знал с ней ни минуты счастья, но сам только о том и думал, каким бы счастьем было не расставаться с ней до гроба.

Никогда и ни при каких обстоятельствах я не бросал ученья. В этом не было большой заслуги, — просто у меня хватало ума понимать, как мало я знаю.

С тех пор как я себя помню, я в душе вел нескончаемый спор с несправедливостью.

У меня (как, вероятно, почти у всех) бывало ощущение, словно плотный занавес скрыл все, что есть в жизни интересного и прекрасного, оставив мне только тупую, нудную боль.

Укоры совести тяжелы и для взрослого и для ребенка.