Цитаты о жизни
(страница 3)
От обиженного всегда следует ждать самого худшего.
Хорошая литература строит мосты между народами и, заставляя нас радоваться, горевать или удивляться, объединяет нас, несмотря на барьеры языков, убеждений, привычек, обычаев и предрассудков.
Литература — ложь, но она становится правдой в нас, читателях, преобразованных, зараженных стремлениями и благодаря воображению постоянно подвергающих сомнению серую реальность.
Чтобы вести себя благородно и мужественно, вовсе не обязательно быть патриотом и националистом.
Все атрибуты сусального ура-патриотизма — все эти стяги, гимны, униформа — неизменно означает уход в глубокую провинциальность, искажение общечеловеческих, всеобщих ценностей.
Хорошая книга — это всегда радикальное сомнение в мире, где мы живем. Любой великий вымышленный текст, зачастую безо всяких усилий со стороны автора, поощряет смутьянство и готовит почву для бунта.
Чтение, как и писательство, – это протест против неполноты жизни.
Какая потрясающая честь для страны — не иметь идентичности, потому что в ней слились все идентичности!
Немного посидел в гостиной, послушал новости. Преступления, нападения, похищения – все как обычно.
Жизнь без опасности – сплошная скука и глупость.
Миллионы людей, одурманенные пропагандой и отсутствием информации, отупевшие от догматизма и изоляции от внешнего мира, лишенные свободы и воли, а от страха — даже и любопытства, пришли к угодничеству и покорству и стали обожествлять Трухильо. И не только боялись его, но и полюбили, как начинают любить дети своих властных отцов, убеждая себя, что те бьют и наказывают их для их же блага.
Полагаю, что я утратил веру, как только начал думать. Верующему много думать не подобает.
Он был из тех, кто нуждается не в собеседнике, а лишь в слушателе.
Семидесятилетний юбилей надо праздновать в двадцать лет, когда есть еще на это силы.
Лада родилась уже с готовым убеждением, что она призвана украшать собой белый свет, и была довольна тем, что существует и выполняет это высокое предначертание. Раз решив так, она уже больше не затрудняла себя никакими вопросами о целях жизни.
Детством умиляются, молодости угождают, старости уступают. А вот зрелость сама за себя и за всех постоять должна, надеяться ей не на что.
В конце концов в жизни у каждого настает свой час пик – когда ты оказываешься спертым в заторе или в нерешительности стоишь на перекрестке, а так надо перейти на другую сторону! Когда отношения перепутываются, словно телефонные провода, и ты выясняешь, что соединен совсем не с тем, с кем бы хотел.
Это он ерунду порол, будто путешествия нужны только дуракам, у которых дома зудит пустота в незаполненной голове. Чепуха это. Надо ездить! Как можно больше ездить! Иначе теряешь ощущение кривизны пространства, забываешь, что земля шарообразна, и жизнь становится плоской…
Мы росли. А повзрослев, мы убедились, что в мире мало симметрии и нет абсолютно прямых линий, совсем круглых кругов, совершенно плоских плоскостей. Природе, оказалось, свойственны противоречия, шероховатость, извилистость. Эта корявость мира произошла от вечной борьбы, царящей в природе.
Я не раз убеждался, что чем больше у человека внешних примет, подчёркнуто сообщающих о его занятиях, тем меньше он стоит в таковых на самом деле. Большей частью очень уж кудлатые художники в специально сшитых свободных блузах оказывались на поверку бездарными мазилами; молодчики, рядившиеся в костюмы особо спортивно-мужественного покроя, частенько проявляли себя слабосильными слюнтяями с бабьими капризами. Знаменитого писателя нелегко было узнать по его костюму, в то время как приходилось мне встречать едва начинающих литераторов, один вид которых уже за версту вещал: я поэт!