Георгий Владимирович Иванов – цитаты
(страница 2)
Да, я ещё живу. Но что мне в том,
Когда я больше не имею власти
Соединить в создании одном
Прекрасного разрозненные части.
Глядит печаль огромными глазами
На золото осенних тополей,
На первый треугольник журавлей,
И взмахивает слабыми крылами.
Только не гляди на звёзды,
Не грусти и не влюбляйся,
Не читай стихов певучих
И за счастье не цепляйся.
В сердце нет ни тоски, ни радости,
Но покоя в нем тоже нет:
Как забыть о весенней сладости,
О сиянии прошлых лет?..
О нет, не обращаюсь к миру я
И вашего не жду признания.
Я попросту хлороформирую
Поэзией своё сознание.
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
Меняется причёска и костюм,
Но остаётся тем же наше тело,
Надежды, страсти, беспокойный ум,
Чья б воля изменить их ни хотела.
Не обманывают только сны.
Сон всегда освобожденье: мы
Тайно, безнадежно влюблены
В рай за стенами своей тюрьмы.
Сталкиваясь с разными кругами «богемы», делаешь странное открытие. Талантливых и тонких людей — встречаешь больше всего среди ее подонков.
С годами убывающую уверенность в себе стала сменять уверенность в человеческой глупости.
Самое высокое и самое смешное часто бывают переплетены так, что не разобрать, где начинается одно и кончается другое.
Поэзия – это что то вроде падучей. Покуда болезнь таится, только очень внимательный взгляд различит в лице одержимого что-то неладное.
Я не стал ни лучше и ни хуже.
Под ногами тот же прах земной.
Только расстоянье стало уже
Между вечной музыкой и мной.
Туманные проходят годы,
И вперемежку дышим мы
То затхлым воздухом свободы,
То вольным холодом тюрьмы.
За полгода до смерти Гумилев сказал мне: "В сущности, я неудачник". И еще: "Как я завидую кирпичикам в стене – лежат, прижавшись друг к другу, а я так одинок".
Человек – это прежде всего сомнение в своем божественном праве делать зло.
Что же можно делать дома, как не спать после вчерашнего похмелья, набираясь сил для сегодняшнего.
Болезненно отмирает в душе гармония. Может быть, когда она совсем отомрет, отвалится, как присохшая болячка, душе станет снова первобытно-легко. Но переход медлен и мучителен. Душе страшно. Ей кажется, что отсыхает она сама.
Искусство – одна из форм лжи. Тем оно и прекрасно. Правдивое искусство – либо пустая обывательщина, либо кошмар. Кошмаров же людям не надо. Кошмаров им и так довольно.
Загрузка ...