Артур Шопенгауэр – цитаты
(страница 9)

Честь — это, объективно, мнение других о нашем достоинстве, а субъективно — наш страх перед этим мнением.

Именно наипревосходнейшие создания всякого искусства, благороднейшие произведения гения для тупого большинства людей вечно должны оставаться закрытыми книгами и недоступными для него, отделенного от них широкой пропастью, подобно тому, как общество государей недоступно для черни. Правда, и величайшие тупицы признают в силу авторитета признанные великие произведения, из боязни выдать собственную слабость; но втихомолку они постоянно готовы высказать над ними свой обвинительный приговор, как только им предоставят надежду, что им это позволят безнаказанно. Тут вырывается на простор их долго сдерживаемая ненависть ко всему великому и прекрасному, которое никогда их не привлекало и тем унижало, и к виновникам оного. Ибо вообще для добровольного и свободного признания и оценки чужого достоинства необходимо иметь собственное.

Чем мы являемся на самом деле, значит для нашего счастья гораздо больше, чем то, что мы имеем.

Чем больше человек имеет в себе, тем меньше требуется ему извне, тем меньше могут дать ему другие люди.

Человеку, стоящему высоко в умственном отношении, одиночество доставляет двоякую выгоду: во-первых, быть с самим собою и, во-вторых, не быть с другими.

Человек сам отнимает у себя все свое существование, так как все время живет лишь как бы предварительно, между прочим, — пока не умрет.

Человек, призванный к великим подвигам какого-нибудь определенного рода, от юности своей скрыто чувствует это внутри себя и работает в этом направлении.

Человек, одаренный духовными силами высшего порядка, преследует задачи, которые не вяжутся с заработком.

Человек, в сущности, дикое, страшное животное. Мы знаем его лишь в состоянии укрощенности, называемом цивилизацией, поэтому и пугают нас случайные выпады его природы.

Человек избегает, выносит или любит одиночество сообразно с тем, какова ценность его "Я".

Часто порицают, бранят гордость, но я думаю, что нападают на нее главным образом те, кто не имеет ничего, чем мог бы гордиться. При бесстыдстве и глупой наглости большинства, всякому, обладающему какими-либо внутренними достоинствами, следует открыто выказывать их, чтобы не дать о них забыть; кто в простоте душевной не сознает их и обращается с людьми, как с равными себе, того люди искренно сочтут за ровню. Особенно я посоветовал бы этот образ действий тем, кто обладает высшими — реальными, чисто личными достоинствами, о которых нельзя постоянно напоминать путем воздействия на внешние чувства, путем, например, орденов и титула; в противном случае может осуществиться латинская поговорка о свинье, поучающей Минерву.

Час ребенка длиннее, чем день старика.

Ценна не слава, а то, чем она заслужена.

Умственное превосходство, даже самое значительное, проявит в разговоре свой решительный перевес и будет признано только после того, как человеку минет сорок лет.

Ты не можешь ничего поделать с окружающей тебя тупостью! Но не волнуйся напрасно, ведь камень, брошенный в болото, не производит кругов.

Тот человек, один избранник из сотни, снискивает себе мое уважение, который, когда ему приходится чего-нибудь ждать, то есть сидеть без дела, не примется барабанить и постукивать всем, что только попадется ему в руки — палкой, ножиком, вилкой, еще чем-нибудь. Он, вероятно, о чем-нибудь думает.

Тот, кто отрицает разум у высших животных, должен сам иметь его немного.

То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей.

Те, которые надеются стать философами путем изучения истории философии, скорее должны вынести из нее то убеждение, что философами родятся, так же как и поэтами, и притом гораздо реже.

Талант достигает цель, которую никто не может достичь; гений — ту, которую никто не может увидеть.